Кевин Келли - РБК: "Рано или поздно мы сами станем богами"

— В одном из своих выступлений на конференции TED вы приводили любопытную статистику: вплоть до 1970-х люди практически не использовали слово «технологии». Почему мы сейчас стали так одержимы этим термином?

— Мощь технологий, их уровень проникновения в общество, возможности, которые они дают, достигли точки, в которой мы уже не можем игнорировать их влияние на нашу жизнь. Пока прогресс был медленным, поколение сыновей жило примерно так же, как их отцы. Но сегодня изменения постоянно ускоряются, и нам приходится изучать, как они влияют на мир, и задумываться: а что делать дальше?

— Вы — автор термина «сетевая экономика». Что он означает?

— Этот термин отмечает важный факт: в последние 20 лет почти все самые важные инновации приводили к росту числа связей как в обществе, так и в мире электронных устройств. Технологии дали людям возможность связываться между собой в реальном времени, попутно связав воедино и сами устройства, которыми мы пользуемся, — компьютеры, телефоны, а теперь даже автомобили. Сетевая организация системы меняет сами принципы работы: сеть компьютеров работает иначе, чем компьютер сам по себе. Точно так же и экономика становится другой в силу этих самых сетевых эффектов. Например, в чем большее число сетей включена технология, тем она ценнее: молоток используется для очень узкого круга задач, а телефон — для огромного. Чем крупнее сами сети, тем они ценнее для пользователей, поскольку дают больше возможностей. Я уверен, что в ближайшем будущем на планете будет только одна общая социальная мегасеть, одна сеть виртуальной реальности и так далее. Чтобы понять, что происходит в современной экономике, мы должны понять, как работают сетевые эффекты.

— Чем сетевая экономика отличается от индустриальной?

— Индустриальная экономика занималась материальными вещами, сетевая — в основном неосязаемыми: идеями и информацией. Это вносит совершенно новые правила игры. Например, в физическом мире я могу сделать и продать партию продукта, но, если продукция на складе закончилась, мне уже нечего продавать. В сетевой экономике все иначе: у меня есть идея, я продам ее вам — и теперь у нас обоих есть идея. Я могу передать эту идею какому угодно числу людей без необходимости каждый раз делать ее копии, каждый раз сохраняя у себя то, что я только что продал. Это совершенно другой тип производства, который предполагает намного более бурную динамику роста. При этом сетевая экономика не отменяет индустриальной: пока страна не прошла стадию индустриализации, она не может перейти к сетевой экономике. Эта проблема сейчас заметна на примерах многих африканских стран, которые сильно отстали от мира.

— В книге «Новые правила для новой экономики» вы пишете, что в будущем шеринговая модель, когда потребитель берет в аренду автомобиль, квартиру и т.п., почти вытеснит частную собственность. Почему вы так считаете?

— Одно из открытий сетевой экономики: если ты можешь легко получить доступ к вещи — в любое время, в любом месте и за небольшие деньги, — это во многих отношениях удобнее, чем владеть этой вещью. Вот, например, у вас есть машина.

Это сплошные заботы: ее нужно где-то парковать, страховать, чинить, заправлять и пр. Но если повсюду есть станции каршеринга и вы можете взять машину в любое время, когда захотите, вы освободите себя от этого длинного списка обязанностей.
Этот важный сдвиг давно уже произошел с цифровыми продуктами — люди предпочитают не хранить у себя музыку, фильмы, книги, игры, а пользуются ими онлайн. Теперь этот же самый сдвиг затрагивает материальные вещи — автомобили, велосипеды, самокаты, жилье для туристов. Происходит революция в экономике — продукты превращаются в услуги.

— Но ведь ни Uber, ни многие каршеринговые компании пока так и не смогли стать прибыльными.

— Пока массовый потребитель еще не оценил выгоды шеринга, компании, которые работают по этой модели, вынуждены держать невысокие цены на свои услуги. Но когда люди поймут, насколько шеринг удобен, и явление станет повсеместным, компании станут поднимать цены и, как следствие, получат прибыль.​

— Вы пишете, что сетевая экономика работает по принципу «имеющему дастся»: те, кто сумел единожды достичь успеха, смогут быстро его повторить. Значит ли это, что пропасть в доходах между бедными и богатыми будет расти?

— Да, в сетевой экономике те, кто успешен сейчас, завтра будут становиться еще успешнее. Индустриальная экономика подчиняется закону убывающей доходности (после определенных величин затраты на выпуск продукции растут быстрее, чем доход от ее продажи. — РБК), но бизнес, включенный в широкую сеть, может наращивать доход при помощи относительно скромных вложений. Многих людей эти мои слова пугают: можно подумать, что все, кто сейчас не успешен, окажутся за бортом. Но на самом деле в экономике будущего число путей, которыми человек может достигать успеха, увеличится.

— Поясните.

— Возьмем распространенный страх, что искусственный интеллект (ИИ) отберет у людей работу. Да, какие-то профессии исчезнут, но ведь развитие технологий создаст десятки тысяч новых профессий. Все знают, что искусственный интеллект уже сейчас побеждает человека в шахматы, но нельзя забывать, что самые сильные шахматные игроки — это не системы ИИ, а команды из ИИ и людей, которые его создали и улучшают. А это значит, что развитие ИИ будет создавать новые профессии. Точно так же появление сети виртуальной реальности породит виды занятий, которых ранее не существовало, — торговлю виртуальными предметами, дизайн аватаров пользователей и пр.

— Можем ли мы заранее отличить перспективную технологию от «пузыря»? Что вы думаете про перспективы криптовалют?

— Я бы сказал так: если новое явление привлекает быстрый приток денег, это почти наверняка «пузырь». Но там, где мы видим медленный приток инвестиций, который возникает по мере того, как люди оценивают новые возможности, — это может быть какая-то перспективная технология. Криптовалюты — это и то и другое. Как минимум 90% криптовалют — «пузырь», инструмент спекуляции. Но оставшиеся 10% — технология, которая может приносить пользу, например использоваться для расчетов.

— Вы пишете о том, что в экономике будущего компании перестанут стремиться к повышению продуктивности. Почему?

— Да, продуктивность — это не то, о чем надо заботиться компаниям. Любую рабочую задачу, ценность которой измеряется продуктивностью, может делать робот.

Если нужно сделать больше единиц товара или повторяющихся действий, тут человек не конкурент машине. По-настоящему люди сильны в задачах, где продуктивность низка или ее нельзя измерить. Например, наука — это очень непродуктивный процесс: путь к любому изобретению в основном состоит из массы ошибок и только одной удачи в конце. Точно так же непродуктивны искусство или жизненный опыт. По-настоящему ценным в экономике будущего будет создание совершенно новых технологий и продуктов, а не улучшение уже существующих. Все, что поддается масштабированию, рано или поздно будет делать искусственный интеллект.

— Как в таких условиях бизнесу выстраивать стратегию?

— Посмотрите на Amazon — это одна из самых клиентоориентированных компаний. Философия ее основателя Джеффа Безоса в том, чтобы максимально удовлетворить потребителя: дать людям то, что они хотят. В основе многих продуктов, которые придумывают компании, лежат остроумные идеи, но они не исходят из того, что хотят сами люди: реагируют на запросы пользователей слишком медленно или просто их игнорируют. А Amazon стал огромной компанией именно потому, что всегда предлагал людям именно то, что они хотят.

— Я заметил, что отношение к предпринимателям в последние несколько лет поменялось. Раньше предприниматель был просто человеком, который зарабатывает деньги, сейчас его хотят видеть новым Прометеем, который творит благо для всего человечества.

— Да, вы правы. Предприниматели приобрели геройскую стать: людей вдохновляют и Илон Маск, и Тони Старк из «Железного человека», на которого он похож, и другие бизнесмены-инноваторы. Тому есть несколько причин. Прежде всего, американцам нравится, когда кто-то бросает вызов истеблишменту. Мы привыкли к тому, что главы крупных корпораций сами стали частью правящей элиты, а в лице Маска и других технопредпринимателей вдруг видим революционеров, которые хотят менять статус-кво в силу своих моральных убеждений и любви к науке.

Другая причина, по которой предприниматели стали героями в глазах людей, — в том, что люди устали быть наемными работниками, им хочется быть хозяевами своей жизни. Успешные бизнесмены — это те, кто прошел по этой дороге дальше, чем другие. Наконец, быстро сделать крупное состояние в наши дни могут в основном те, у кого есть прорывная идея. Вот почему все эти Тони Старки (супергерой одного из популярных комиксов. — РБК) так популярны сегодня.

— Как изменится в ближайшем будущем рекламная индустрия?

— В мире, где машины могут создать изобилие чего угодно, единственная вещь, которая окажется в дефиците, — это человеческое внимание. Я думаю, что в скором времени потребителям будут платить за то, что они обращают внимание на продукты компаний. При этом внимание одних будет более ценным, чем интерес других. Мы уже видим начало этого процесса — компании привлекают к рекламе «лидеров мнений», с помощью больших данных ранжируют пользователей по влиянию на других людей. Компании начинают использовать максимально прицельный таргетинг — сообщения, обращенные не к массе людей, а к конкретному индивиду. Фактически они берут на вооружение то, что не так давно начало применяться в политических целях (имеется в виду использование в президентской кампании Дональда Трампа данных о гражданах США, собранных Cambridge Analytica​. — РБК). Но это будет ухабистая дорога — слишком много моральных проблем затронуто.

— Как будет выглядеть мир в ближайшем будущем, по вашему мнению?

— В ближайшие 30–50 лет основные перемены произойдут не в материальном мире вокруг нас. Человек уже изменил окружающую среду так, чтобы она соответствовала его потребностям. Например, города даже через 100 лет будут выглядеть примерно так же, как сегодня, — ну разве что будут еще крупнее и выше. Главные изменения будут незаметны невооруженным глазом — они произойдут в том, как мы общаемся между собой, как мы работаем, как мы проводим свое время. Я часто спрашиваю себя: какая часть технологий будет универсальной, а какая — национальной? Будет ли жизнь в Москве или Санкт-Петербурге через 100 лет такой же, как в Нью-Йорке? Ответ, скорее всего, такой: базовые потребности, которые находятся на нижних уровнях пирамиды Маслоу — жилье, еда, одежда, — будут доступны во всех странах. С этой точки зрения почти весь мир будет одинаков. Но возможности получить то, что находится на вершине пирамиды — самореализоваться, удовлетворить свои эстетические и интеллектуальные потребности, — будут сильно зависеть от страны, где человек живет.

— Означает ли это, что технологическими и интеллектуальными центрами мира останутся США и Западная Европа?

— Нет, я думаю, что очень быстро интеллектуальный центр мира перемещается в Азию — прежде всего в Китай и Индию. Это происходит просто в силу разницы в численности населения. В США живут менее 350 млн человек, а в Индии и Китае в сумме около 3,5 млрд. Это означает, что там в десять раз больше умных людей, чем в США. Причем в будущем большую роль будут играть города, а не страны. Уже сейчас политика городских властей — какая инфраструктура есть в городе, насколько людям там удобно жить — намного важнее для их жителей, чем национальная политика стран, в которых эти города находятся. Исследования показали, что уровень счастья и возможности человека могут сильнее различаться по городам одной среднестатистической страны, чем между разными странами.

— А как поменяется глобальная политика?

— Сейчас большинство людей не хотят иметь мировое правительство. Но я уверен, что мы поменяем свое мнение об этом в ближайшие 30 лет. Чтобы решать глобальные проблемы, нам определенно нужен наднациональный орган, имеющий больше полномочий, чем ООН. Та международная система, что есть сейчас, не учитывает интересы всех народов — и это, кстати, одна из главных причин, почему людей пугает идея всемирного правительства — им кажется, что оно непременно будет служить в интересах лишь небольшого круга держав.

К тому же не слишком ясно, как обеспечить по-настоящему демократическое представительство для 7 млрд человек. Но никто не говорил, что процесс перехода к мировой политике, которая будет удовлетворять всех, окажется безболезненным. Не получилась одна система — давайте пробовать другие.

— В последнее время многие страны пытаются контролировать интернет. Например, в России сейчас заблокировали популярный мессенджер Telegram, а несколько лет назад у нас заблокировали LinkedIn. К чему все это приведет?

— Соцсети как явление еще очень молоды. До сих пор они существовали на правах компромисса между ответственным гражданским поведением (сюда входит, например, отказ от распространения фейковых новостей и непроверенных слухов) и свободой слова. Но проблема в том, что никто не знает, где должна проходить граница между этими двумя крайностями. Сейчас многие страны — США, Евросоюз, Китай — тестируют разные подходы к контролю над интернетом, но никакого ответа, как это делать правильно, нет. Скорее всего, разные страны пойдут разными путями.

— Какие опасности несет с собой ближайшее будущее?

— Больше всего меня беспокоят кибервойны и киберконфликты. Если раньше взлом был делом отдельных групп хакеров, то теперь им занимаются целые государства — США, Китай, Россия, Иран, Израиль. Главная проблема в том, что в области кибервойны страны не выработали никаких правил игры. В обычной войне, например, запрещено применять химическое оружие. А тут никаких ограничений нет — никто не оговаривает, какой вред хакеры, работающие на национальные правительства, могут наносить инфраструктуре городов, где живут миллионы людей. И мы остро нуждаемся в надправительственной организации, которая бы такие правила игры установила.

— Сейчас многие боятся того, что государство начинает следить за нами через наши устройства. Насколько эта проблема серьезна?

— Слежка неизбежна, как бы мы ни хотели от нее защититься. В Китае государство уже отслеживает многие аспекты жизни граждан. В США слежка пока не достигла ​серьезных масштабов, если вы, конечно, не публичная персона. Но если мы ничего не можем поделать с тем, что государство следит за нами, мы, в свою очередь, должны иметь право следить за ним. Все, что государство делает, должно быть прозрачным — и если оно собирает на нас информацию, мы должны знать, что именно оно собирает и в каких целях.

— Вы — христианин. Это нетипично для визионера: большинство из них атеисты или агностики. Как вы думаете, даже в мире высоких технологий останется место для бога?

— Вопрос, на который трудно ответить в двух словах. Думаю, ответ «да». Идея бога станет тем нужнее, что рано или поздно мы сами станем богами: научимся создавать искусственную жизнь — роботов, которые думают и даже обладают сознанием. Как только мы станем творцами искусственных существ, философы начнут задумываться о творце гораздо чаще — чтобы понять, как самим стать более милосердными богами.

Справка

Кевин Келли (родился в 1952 году) известен как футуролог, чья главная тема — киберкультура. Всего Келли выпустил восемь книг, на русский язык переведен его бестселлер «Неизбежно: 12 технологических трендов, которые определяют наше будущее», за рубежом хорошо известны его книги «Вне контроля: новая биология машин, социальных систем и экономики» и «Новые правила для новой экономики». В 1992 году Келли вместе с Луисом Россетто выступил сооснователем журнала Wired, где до сих пор занимает должность Senior Maverick (можно перевести как «главный спорщик»). Келли консультирует авторов фильмов о будущем (например, он помогал Стивену Спилбергу в работе над фильмом «Особое мнение»). 10–11 сентября 2018 года Келли будет выступать на BBI Summit в московском Crocus City Hall.