Несанкционированная интервенция

Леттризм - не литерализм, не литературализм, но от слова letter, что в переводе - письмо, сообщение, послание, написанное поверх бумаги, конверта, холста, контекста... Откуда название?

Термин «леттризм» уже существует. Зачем изобретать какие-то новые слова, не имеющие перспектив прижиться? «Леттризм» - небольшое французское живописное направление, возникшее на закате сюрреализма, в конце 40-х- начале 50-х годов, и связано оно с именем румына, который всю жизнь прожил во Франции, Исидора Изу. Как истые сюрреалисты, эти художники не ограничивали себя каким-то одним типом творчества: они сочиняли стихи, писали философские труды... Для них было важно утвердить сосуществование в едином изобразительном пространстве на равных правах изображения и слова. Из разнообразных объектов  единое поле не изображения, но воображения, в котором легко сосуществуют слово и предмет. Когда представители этого направления в начале 90-х приехали в Россию и вручили мне манифест леттризма, они с удивлением сказали: «Так у нас-то по сравнению с вами -  какая-то капля в море, а у вас во всем искусстве - леттризм!» И действительно, у нас и концептуалисты, и соц-артисты, и те художники, которые им противоположны, например, «шестидесятник» Михаил Рогинский, и New wave 80-х годов, и   минималист Александр Юликов, и даже Франциско Инфанте - и те «пишут». Да почти каждый художник в России этот тип работы испробовал! Поэтому даже если термина «леттризм» и не было у нас, он напрашивается, он корректен в отечественном арт-пространстве. Впрочем, это очередной пример заимствования западной терминологии - мы же говорим о русском импрессионизме, фовизме, реализме, сюрреализме и т.п. Почему бы не применить и «леттризм»?

В экспозиции наблюдается некий перпендикуляр между различными стадиями и направлениями развития леттризма. Наблюдается две интонации - социально-ироническая и концептуально-медитативная. Расскажите поподробнее о направлениях и эволюции леттризма, как это представлено на выставке.

Леттризм, конечно, более всего присущ новейшему искусству, хотя и в период расцвета и авторитета соцреализма, когда дело касалось пропаганды, текст обладал безусловной значимостью. На выставке показаны не столько этапы развития самого леттризма, сколько его вариации на определенных этапах развития современного российского искусства.

Например, очень любопытна и впервые показана тема новых уличных форм и жанров, связанных с лозунгом, плакатом, граффити, стикером, листовкой, которые появились не в годы перестройки или сейчас, а сложились в эпоху 70-х годов в рамках концептуальных игр. В одном пространстве оказались опусы Комара и Меламида и совершенно противоположного им проекта «Коллективные действия». Мы видим, как в продолжение этих форм развивается уличное искусство таких групп, как «Мухомор», PD, «Синие носы»... В таком контексте эти художники никогда не выставлялись. То же самое касается и перформанса: до сего момента он трактовался как некая телесная акция, а здесь поставлен акцент на тех акциях, когда герой что-то пишет, словесно высказывается. Причем, в отличие от граффитистов американских или европейских, которые вообще-то говоря, художниками не являются, это больше городской фольклор, здесь представлен целый ряд известных и крупных художников, которые не гнушаются таким жанром творчества. Отсюда - весьма оригинальная природа российского граффитизма - профессиональная, а не маргинальная.

А, может быть, это наш художник по сравнению с европейцем или американцем - маргинал? Ведь если взять заказную сторону леттризма - западную рекламу и дизайн, то тамошние художники далеко ушли вперед от росийских - и в смысле качества, изобретательности, и в смысле конъюнктуры. Наших легендарных шрифтовиков народ не знает, они держатся замкнуто, а вся «тусовка» цокает языком при виде голландских или иных продуктов... Недавно вот вышла книжка Юрия Гулитова - собирателя «уличных шрифтов».

Может быть, наш художник и маргинал, но, тем не менее, сама ситуация, что он так активно присутствует на улице не в плане заказного произведения - городскими властями или бизнес-структурами, а в несанкционированном контексте. Это несанкционированная интервенция, если хотите.

Другая любопытная линия - уже в контексте более традиционного изобразительного искусства - это диалоги. Когда картина сопровождается высказываниями каких-то персонажей.

Комиксизм?

Не всегда. У Ильи Кабакова нет рисованных персонажей. Только реплики в воображаемом пространстве кухни и коммуналки. Наравне с предметами словесные перепалки или диалоги создают узнаваемую атмосферу советского коллективного быта. Наряду с диалогами у Кабакова присутствует элемент заимствованного, мертвого, казенно-идиотического слова, когда он берет и просто перерисовывает плакатные надписи тех лет, присваивая их, таким образом, художественному произведению.

Есть интересный момент, когда в картинах возникает изображение звука. Как, например, хохот у Сергея Шутова (надпись «ха-ха-ха») или у Аркадия Насонова - звук капающей воды или шуршащего электросчетчика.

Следующий пласт - использование шрифта - как своеобразной каллиграфии, порой лишенной литературного смысла, который не может быть дешифрован, но сохраняет некую абстракцию мысли - ее транскрипцию, понятную лишь самому художнику. Это Дмитрий Гутов с его серией дневников Карла Маркса, Иван Чуйков с фрагментами из иностранных газет.

Весь этот пышный веер соединений изображения и слова - не направление и не тренд сегодняшнего дня. В одном времени и одном пространстве кроссворда существует, скажем, саркастическое умолчание Марии Константиновой и даосская пустота Антона Ольшванга...

Скорее, это константа, с которой художники регулярно общаются.  Видимо, замкнутая на себе, «геометрическая», молчащая форма, каковой является форма западного авангарда, русскому художнику кажется недостаточной. Искусство тихого, деликатного воздействия представляется ему неэффективным, он хочет более активной коммуникации, более определенной, ясной, конкретной формы высказывания.

Эдакий художественный эмпиризм?

Я бы сказал, активизм. Не просто сказать вам что-то, а схватить вас за грудки и тряхнуть как следует. Западное же искусство ничего никому не доказывает. Хотите - смотрите на него, не хотите, не смотрите. Как правило, вы на него и не смотрите, и оно без вас спокойно обходится. Никто в бой не лезет. А русское искусство стремится растормошить.

А некоторые говорят, нам не хватает пластики, вот и кричим...

Не думаю. Вообще в терминах «достоинств» и «недостатков» хуже всего рассуждать. Речь ведь идет о вполне конгениальных людях, которые живут в разных обстоятельствах и разных культурах. И потому высказываются по-разному. И слава богу, что есть такое своеобразие. Не в смысле матрешки или навязшего в зубах черного квадрата, а в смысле реально существующего, но не всегда замечаемого своеобразия. О нем, конечно, говорят и пишут, но выставки такой еще не было. В этом и состояла моя задача - собрать максимально разнообразные вещи, которые бы, тем не менее, выстраивали эту линию своеобразия русского искусства.

На Западе, стало быть, если не брать дизайн и рекламу, леттризм остался, как учение Маркса, одной из штудий, не переросших ни в «догму», ни в «руководство к действию»?

Да, на Западе это не сильно развивалось. Но, с другой стороны, у них существует художник Джозеф Кошут, который первый начал писать. И Марсель Дюшан... Их влияние неоспоримо. С третьей стороны, нужно помнить, что и Ларионов писал на картинах, и футуристы, а авангардисты 20-х годов вообще создали шрифты ХХ века. Эта тенденция есть и  в китайском, и в индийском, и в кубинском искусстве -  вероятно, она является общей для всего ХХ века. Но в русском искусстве она чрезвычайно заметна.

А какую роль, скажите, в этой метапозиции российских художников играли англицизмы, латинизмы? Скажем у Святослава Пономарева, если не учитывать задачу - проект «Алиса в стране чудес» Полины Лобачевской, портрет Льюиса Кэрролла спроецирован на полный английский текст двух сказок. На табличке так и написано: «Полный английский текст». Что свидетельствует не только об иконическом отношении к текстовому телу сказки, но и определенном отношении к английскому, которого автор не чужд. Это отношение возникло в 80-х у русской богемы, а уж потом родной язык начали "утюжить" менеджеры и маркетологи...

В основном это все-таки русский. Скорее, это даже речь, а не язык. Тут мы имеем дело не с текстовыми, а с речевыми практиками. Даже лозунги и те - примеры речи -  какого-то персонажа, автора или анонима. Есть и западные -  английские, латинские, французские, немножко немецких. Но их мало. Одно время бытовало мнение, что иностранный язык помогает вписаться в мировой арт-контекст, рынок и т.п. Но это оказалось совершенно не так!

Заканчивается период книги, бумаги, поверхности... Эпоха Гуттенберга проваливается в сеть...

Я не знаю, насколько она заканчивается. Если говорить о чтении, то сейчас оно занимает в нашей жизни гораздо больше места, чем 20 лет назад до  появления персонального  компьютера. Такого количества письма и чтения, которому уделяет сегодня внимание рядовой человек, никогда не было. Не важно, что он читает и пишет - смс-ки, переговоры, но этого очень много!

А смена носителя отразится на леттризме?

Не думаю. Сейчас появилось искусство Интернета, которое сопровождается комментариями, демонстрируется, например, снятый на фотоаппарат или препарированный текст... На выставке есть   работа Алексея Булдакова - бегающий текст на телеэкране. Но все это еще не состоялось, и обсуждать это пока рано, хотя понятно, куда направлено развитие. Оно направлено не в сторону производства картин с текстами. Линия Гутова, думаю,  - это уже инерция собственного творчества. А вот линия стикеров, уличных надписей, объявлений, лозунгов, транспарантов и так далее - активно движется вперед.

Как музейщик вы отобрали все самое представительное, качественное, яркое. А как коллекционер, что бы предпочли?

То, что еще не тронуто паутиной академизма. Уличые выступления, интерактив, словесные игры. Например, специально для выставки из Нью-Йорка были привезены работы Риммы и Валерия Герловиных - там есть манипуляция словами, перевертыши, игра. Этот диалог со зрителем, как и вообще все работы Герловиных, абсолютно не известные у нас. Вообще на выставке много незнакомого зрителю материала. Еще один пример - Лайтбоксы Александра Косолапова. Мы не стали показывать «Мальборо Малевич» Или «Ленин-Кока-Кола», а показали нечто совершенно новое.