Михаил Заикин: Сад и Гербарий

Недавно в московской галерее «Беляево» прошла персональная выставка цифрового художника и архитектора Михаила Заикина. Мы побывали, поговорили, зашли на сайт zaikin-dart.ru и обнаружили еще одно - садовое -  измерение Империи.

Среди цифровых фантазий по мотивам Большого Стиля картины Михаила Заикина держатся особняком. Они не хранят в пустоте святых подиумов и портиков, впуская туда клонов, как АЕS+F или Би Флауерс, или мутантов, как Константин Худяков. Чужда им и боевая скральность евроазийской сверхновой Москвы Алексея Беляева-Гинтовта. Большие Мифы Заикина внеидеологичны.

Но этого мало, они представляют собой плывущие конструкции, будто с едва удерживающие баланс между фонтанирующей декоративностью и простотой, величественным масштабом и валовым хаосом взаимных отражений. Мрамор и пластик, чугун и сусальное золото, стекло и латунь - все это разрастается, как тропический цветок, где из классического соцветия тянутся и осыпаются конструктивистские протоформы. Не всегда понятно, что перед нами: из храма или алтаря вдруг вырывается гигантский дирижабль или стратегический снаряд, античные карнизы прорастают зубьями-лепестками шестеренок - перед нами самовоспроизводство и самопоглощение какого-то ветхозаветного райского заповедника-павильона, вроде ВДНХ.

Странные, неправильные сибариты-египтоиды обживают ниши и постаменты. Не божества и не шуты, скорее - нервные окончания, щупальца архитектуры. Человечки то угнетены пространством, то испытывают восторг и удивление, и венки на их головах то грозят вонзиться терновыми шипами, то раскрыться во все стороны лучами и клювами. Даже Иисус на кресте не распят, а «нанесен» на крест, как рельеф на сетку Фибоначчи - в этом испытании тычинки идеальным соцветием, а вовсе не в страдании за грехи человеческие, кроется драма.

Советская и христианская символика - звезда ли, крест - кажется, здесь не социально-исторической, а природной или чисто эстетической структурой. Она возникает из каких-то центров, будто соцветие брокколи или папайя в разрезе. Это не Зайцевский фэшн и не Бартеневский карнавал, а чистая и беспричинная архитектурная эйдетика, вроде филлотаксиса.

Все это легко собирается и разрушается, окрашивается каким-то внешним, отраженным цветом и блекнет, высвечивается и уходит в тень, кристаллизируется и плавится. Компьютерная игра, играющая сама в себя - вот какие ассоциации возникают, глядя на каждую 3D- версию "райского сада".

Противоположная, в известном смысле, «адская» 2D- реальность  - съемки уходящей натуры - руин  сталинского ампира - снаружи и изнутри. Вместо эльфов с гладкими коленками - «иконостас» из заскорузлых рабочих ладоней. И опять художник не идеологизирует ничего: кожа не кровоточит картой ГУЛАГа, руины не превращаются в болота или котлованы московского долгостроя, как у Константина Худякова. Руины высвечены из темноты и рассмотрены, как гербарий, и покрытая ссадинами кожа так же привлекательна, как ржавый чугун. Пальцы слесаря сложены в символические знаки. Шесть комбинаций означают слово «Россия». Кстати, сам художник считает разговоры лишними и охотнее всего рассказывает о "садовых" своих технологиях. Не зазорно ему самому себе противоречить, отнекиваться или просто молча созерцать то, что завтра может быть переиначено, привито и перевито вокруг других "колышков".

Недоразгаданным кроссвордом смотрится соединяющий "сад" и "гербарий" коллаж, похожий на вымпел со значками. На «значках» - фотографии родных, старые марки, пачка «Беломора», всевозможные вещественные советские атрибуты и органично вписанные в советскую матрицу авторские кунштюки. Но пустые клетки не выглядят запретными эвфемизмами, напротив, перед нами реликварий, чреватый новыми символами.

Стоит сравнить «кунштюки» уже знакомого читателю Константина Худякова (http://www.khudyakovarch.ru/en/hotel-russia/1.htm) и таковые же Михаила Заикина, чтобы уловить разницу: для последнего империя носит не дьявольский характер, а ветхозаветный, языческий, иначе, зачем Ленину быть похожим на Пана, а Сталину источать ржавые, антикварные лучи? Соответственно, и Худяковскому Ангелу Апокалипсиса Заикин противопоставляет Крестное Знамение.

Большой Стиль Заикина - сосуд с чистой, до грехопадения, , растительной энергией, которую можно уподобить пране (вспомним «желчь» Константина Худякова, «кровь» Беляева-Гинтовта и «лимфу» Ганса Руди Гигера).  В этом смысле архитектурная стихия Михаила Заикина чем-то напоминает матричную антропологию тонкого тела Алекса Грея и живую гравитационную графику Святослава Пономарева.

Прана эфирна и провокационна: может легко материализоваться в рыночной валюте постмодернистской цифровой игрушки или продолжить вековую традицию архитектурных мифов. Вспомним: карандашные дворцы и лунные города Якова Чернихова появились после запрета на конструктивизм. А цифровые дизайны Михаила Заикина - порождение свободного вакуума. Однако миф Заикину удается больше, а в названиях -  «Фабрика звезд»,  «Кавалеры полной звезды» можно и улыбнуться.

Вместе с художником прогуливаемся по Большому Саду.

 

Вы, прежде всего, архитектор, и архитектура для вас – и физика, и метафизика, альфа и омега…

Да. В обществе все построено на архитектуре. Это такой вид утилитарного искусства, который окружает нас везде. Для того чтобы музыку послушать, мы должны пойти на концерт. Для того, чтобы картину посмотреть, мы должны пойти в музей. А для того, чтобы посмотреть архитектуру, мы должны просто выйти на улицу. Архитектура, на мой взгляд, наиболее идеологизирована, и поэтому она чутко реагирует на изменения. Взять, например, смену идеологии в середине 50-х и середине 60-х годов.  Это же была кардинальная смена – когда от сталинского ампира перешли к хрущевско-брежневским пилонам и пятиэтажкам, которые архитектурой назвать очень сложно.

Ваш фантастический ряд… Он будто завис между прошлым и будущим, большим и малым, пристутствием и отсутствием, всем и ничем ... 

Сейчас тема Большого Стиля становится все более популярной, и, наверное, тому есть свои причины. А у меня все сложилось исторически. Получилось так, что когда я стал заниматься в цифровой технике, то именно эта тема меня и вдохновила. Не скрою, что я смотрел на работы Константина Васильевича Худякова, которые оказали на меня значительное влияние. Но тема настолько богатая и многоуровневая, она настолько интереснее, чем происходящее вокруг, что, кажется, больше и заниматься нечем.

Советский Большьшой Стиль идеологичен…

Идеология была мощнейшая, и я был ярым противником этой идеологии и тогда, да и сейчас, наверное, тоже. Тому есть личные причины, однако, не бывает так, чтобы идеологии не было, она и сейчас есть, но сейчас она совершенно другая и я ее не приемлю вообще.

Здесь же  - большие культурные пласты – замечательные художники, скульпторы, архитекторы. Меня к ним просто притягивает. Я сегодня проезжал мимо Белого дома на Красопресненской набережной, когда к нему подъезжаешь с конца Нового Арбата, там замечательная панорама открывается – гостиница Украина, а за ней -  Москва Сити. Дальше можно не продолжать. То, что мы имели и то, что мы имеем сейчас…

Помните, на Трубной площади стоял дом политпросвещения?  Такой гнусный, такой   «брежневский», никто его не любил… Дом снесли. Но то, что там сейчас стоит, чудовищно.  В общем, с центром Москвы «разобрались, как положено». Уничтожили – Остоженку, Сретенские переулки. Объем строений так давит, что эксклюзивные материалы и оригинальные формы ничего не исправят.

Ваши картины футуристичны. Там и  Черниховым веет,  и Фостером... Что-то радует на московских улицах?

Очень немногое. Есть один действительно хороший архитектор, это Геннадий Надточий. Он десять лет назад спроектировал здание НК «Лукойл» на Олимпийском проспекте. Прекрасный, гармоничный космополитизм.

А из «новой классики»?

Я слежу за процессом, но в этом направлении никого не знаю. Да и как классику делать, если в архитектурном институте ей не учат? Щусева и Жолтовского учили классической архитектуре, а нас нет. На первом курсе был предмет «отмывка архитектурных деталей». И на этом все заканчивалось. Для того, чтобы делать что-то близкое классике, ее надо знать. И не только книжки читать по истории архитектуры и искусства, но и учиться практически. Поэтому те, кто берется за это дело на бумаге, все делают по собственному разумению. Кому-то это удается больше, кому-то меньше…

Тогда давайте поговорим об ассоциациях и аллюзиях. Невозможно сказать, утопия перед нами или антиутопия, хотя на Большую Концептуальную Книгу Жалоб ваши картины никак не похожи…

В самом отрицании уже есть элемент политизации. Я не ставил себе целью политизацию, скорее, мифологизацию.  В мифе может произойти все, что угодно. И икары могут летать над социлистическими городами, и драконы. Это некий мир, в котором присутствуют мои личные воспоминания и фантазии.

Мне тут знающие товарищи говорят: вот у тебя колонна не как классическая, а я такой цели никогда не ставил. Но ведь вся советская архитектура, за исключением, может быть, Щусева и Жолтовского, – это в чистом виде эклектика. Ну а если мы говорим о мифе – вообще святое дело: что хочу, то и делаю. Почему на ВДНХ стоят египетские колонны? Это загадка.  На самом деле есть скрытая связь…

Сейчас, когда я освоил 3D-графику, можно сказать, что это построение выразительного пространства, в котором происходит некое действие. Архитектура вообще – это антураж к какому-то действию. Здесь важен метод воздействия.  Можно надеть разную одежку: романскую, готическую... Можно выстроить пространство, соразмерное человеку, а можно - фашистскую архитектуру с жесткими пилонами…

 

 

 

Я бы сказала, ваше пространство не подавляет человека, а впитывает его, как росянка комара….

Архитектору несложно «высосать из пальца» фантазм. Я стараюсь сделать его не просто интересным, а очень интересным. Достичь некоей рафинированности и чистоты. Но тут нужна осторожность, потому что я четко знаю, куда приведет логика этой рафинированности.

Куда она приведет?

К архитектуре Третьего Рейха.

И Дворец Советов?

Да. И особенно брежневские пилоны. Конструктивизм, заметьте, не был имперским. 

Вот, почему вы наполняете простые формы множеством сложных «отражений», так что создается впечатление живого, бесконечно растущего организма?

Да. Пространства очень просты. Вот здесь, например, всего-навсего круглый зал, в центре которого стоит башня. Сверху она превращается в купол, а купол ложится на кольцевой карниз. А декор сложный. Для того чтобы показать величие, пространство надо сделать очень большим. Величие в простоте и в размере формы. Материалы, которые отражают друг друга, создают эффект сложности. 

Вы смешиваете множество фактур, заливаете пол водой, заставляете трескаться стены, обрамляете театр ржавыми шипами, и тут же бронза,  стекло, пластик, сусальная какая-то позолота имя этому -  павильон.

Это радует! Я еще хотел кое-что хромировать, но там начинаются такие картины, что их уже трудно воспринимать. Механизмы притягивают меня так же, как Большой Стиль.  У меня не хватает, к сожалению, технических средств, чтобы воспроизвести все это. Они должны быть очень сложными, чересчур даже сложными. И убедительными. Я вот сделал прото-модель дирижабля.  Соединение псевдоклассики с какими-то вещами «ниоткуда» - это самое интересное. 

Космизм парящих «измов» уводит от идеологии, а звезды и кресты сообщают адресность. И все же, видимо, из-за причудливых материалов и архитектурных фантазий все это будто бы случайно…

Да, звезды придают адресность, но настроение такое, что хочется какими-то иными средствами добиваться узнаваемости. Так же точно и с крестом: я начинаю работать над христианской тематикой, но мне хочется, чтобы и здесь главное слово было за архитектурой… Я понимаю, что политизированным людям в моих символах далеко не все нравится, причем, как «левым», так и «правым». А если добавить еще одну тему, появится третий оппонент. Но - хочется.

То-то задником некоторых ваших павильонов выступает романтический пейзаж…

Да. Как в Итальянском ренессансе. 

Среди ваших первых  3D-архетипов есть милитаристские бабочки. Они не страшны, они красивы, как «гербарий» из ржавых паровозов.

Я пока  не смог перевести их в 3D-формат. А бабочек, знаете, боятся. Подруга моей тещи уехала в Нью-Йорк в начале 90-х годов. И я, когда начал делать бабочек, послал фотографии ей. Она – в восторге, я, мол, сейчас всем покажу. Потом пишет: местная публика в ужасе, все вдруг вспомнили холодную войну!

 

 

 

 

Ну и неплохо, по нонешним-то дням…

Согласен. Я тут статью нашел о том, за какие заслуги убили  Муаммара Каддафи, и поразился, как много он сделал для страны. Я написал в комментариях, что это уже не социализм, а коммунизм. Как же не убить за это?

И, все же, идейная составляющая будто выпарена из ваших работ…

Знаете, бывают такие вещи, которые с виду ничего не представляют, но там заложен очень глубокий смысл. Я предпочитаю работать с точностью до наоборот – не закладывать каких-то глубинных идеологических смыслов, но делать увлекательные события. Правда, некая литературная составляющая была бы кстати…Сложное это дело… Помню, после института я попал в мастерскую «Моспроекта», которой руководил  Леонид Николаевич Павлов, тогда ему было уже под 70, и это была легендарная фигура в архитектурных кругах.  Он единственный из  четырех руководителей «Моспроекта» не был членом партии, но именно ему доверили проектировать и экспозиционно- экскурсионный комплекс в Горках Ленинских, и павильон «Траурного поезда» на Павелецком вокзале. 

В начале пятидесятых Павлов сделал конкурсный проект мемориала белорусским партизанам: это был квадрат с простыми пилонами и крышей. В середине – вечный огонь. Вроде бы, ничего особенного, но колонны – это лес и в лесу горит партизанский костер! И каждый проект - шедевр.

Павлов – ученик одновременно  Ладовского и Леонидова, Щусева и Жолтовского. Он не волновался, будут ли напоминать его простые пилоны постройки Третьего Рейха…

Да, он по сути строил храмы… Но впервую очередь это было просто красиво.

Любитель классики, Павлов любил и вычислительные центры, и вы – «цифровой архитектор». И, похоже,   вы отстраиваете в «цифре» симулякр, сравнимый с ВДНХ… Прямо видится компьютерная игра на эту тему. Или «живые» аттракционы – хоть сейчас внедряй.

ВДНХ – мое любимое мое место. Это уникальная территория. Не представляю сейчас, как поднять такую махину, как возрождение ВДНХ…А что до компьютерной игры, то готовится фильм – мы запустим внутрь картин летающие камеры. Дело за малым – за сценарием и главное – за идеей. Ее пока нет. 

А может быть, в архитектурном сне и не может быть иной идеи, чем сама архитектура? 

Пока не знаю. Фильм - технически очень длительный процесс. Для того чтобы получить ролик длиной в 5 минут, надо просчитывать сцену недели три. Сейчас  разговор об этом идет, но это не должно быть просто путешествие… 

Вы своеобразно играете цветом. Он то «включается», то «выключается», то  отсвечивает розовым на белом пластикомраморе… 

Я постепенно пришел к выводу, что в определенной ситуации цвет лишний. Зачастую он начинает отвлекать. А черно-белая фотография наиболее ярко выражена суть. При этом сохраняется разность материалов. Хром, вода, стекло, которое все разбивает – в зависимости от того, как падает свет, либо пропускает, либо отражает.

Если запуситить в ваши каритны камеру, получится «процесс в процессе», ведь   фантастическая  возникает и разрушается, распадается на кирпичики а-ля хрущевки или попросту тонет в воде, покрывается трещинами и патиной... Это не башня Федерация лезет сквозь гостиницу Украина? Или, может быть, купол Василия Блаженного растет в шипах древнего статора?

Думаю, ни то и не другое. Есть и еще одно процессуальное измерение: компьютерные технологии позволяют бесконечно экспериментировать с эффектами,  совершенствовать работу. А что до процессуального впечатления от картины, то распад или рождение – зависит от угла зрения. Как кнопочку нажмешь…

На ваших картинах человеку отводится такая сибаритская, сновидческая роль… Не очень озабочен этот народец и пропорциями тела. Он будто претендует на героев, но неудачно. И в этом чувствуется не столько даже ирония, сколько остранение, эскапизм… Они утеряли энергию, самостоятельность и полностью отдались прихотям архитектурной стихии… 

Да, это «Фрейд». Обитатели моих пространств немного не от мира сего. Они неглубоки, разве чуть-чуть трагичны.

 

«Кавалеры полной звезды» – это что?

Абстрактная композиция

Но ведь эти носы – не карнавальные?

Нет. Это клювы. Без клюва было бы скучно. И вы бы не спрашивали…

А в чем смысл жестов? В танце?

Да, это чистая пластика, да еще в 3D. Как, впрочем, и в будущей моей христианской теме…

То есть, Иисус не страдает на кресте, но сверяется с ним как с архитектурным планом?

Пожалуй, что и так. И это происходит на грани красоты и травмы.

Два зала – два непересекающихся мира – сна и реальности. Расскажите…

Вот это реально существующий в Воскресенском районе, обгоревший дом культуры, который был построен в 50-х годах в крошечном поселке городского типа. За ним – поле.

А это фотография реально существующей стены: половина дома сломали, а половина осталась, и интерьер вышел на улицу. Судя по всему, тут была какая-то советская столовая. 

Разрыв между реальностью и сном велик не меньше, чем между сном и идеей… А крупным планом снятые руки радикально разводят сибаритствующие изваяния и живых людей… Цифровых архитекторов и строителей. 

Человек, который всю свою жизнь работает этими руками,  - слесарь, сварщик,  специалист высокого уровня. Я долго выбирал мастера, по счастью оказалось, что это мой сосед. Очень хороший человек. Вот эти руки, со сломанными ногтями, с несмываемой грязью, трещинами, с выбитым пальцем – это не руки, это лицо России…

И что говорят руки? 

Это слово «Россия»

 

Единственное, что объединяет экспозицию - недоразгаданный кроссворд...

Среди них есть фотографии: я, моя мама, мой дед, папа, дочка. Трофейные значки, плакаты, мои коллажи. Мне не хватило материала, и я думал: что же делать? А потом понял: в этом и смысл, чтобы осталась пустота!

В качестве постскриптума - несколько характерных «имперских» сравнений:

Константин Худяков

Михаил Заикин

Алексей Беляев-Гинтовт

Михаил Заикин