"Не нужно романтизировать дизайн": Сергей Смирнов о промдизайне, отношении к профессии и цене российских инноваций

Вы с начала 1994 года работаете в сфере промышленного дизайна, вашей компании «Смирнов Дизайн» скоро 20 лет. Могли бы вы сформулировать повестку в 1990-х, 2000-х и 2010-х годах?

В то время, когда мы начинали, мы были очень молодыми людьми, которые вдруг попали в свободный рынок, начинавший расти. Профессионально мы формировались без определенной системы, все сидели на форумах, переписывались, пытались заявить о себе — это было время поиска. В нулевые мы сложились как команды и как бренды. В 10-е годы мы уже стали носителями опыта, которым хочется делиться. Я вот в прошлом году начал работу в Строгановке, это моя альма-матер, я вернулся туда с обучающей миссией. Сейчас я параллельно возглавляю свою компанию «Смирнов Дизайн» и Центр исследований и инновационных разработок МГХПА им. Строганова, а также читаю курс лекций для магистров. Совмещаю коммерческую, научную и образовательную деятельность, очень рад, что начал отдавать наработанный опыт.

Если говорить в целом о промдизайне, то сейчас созревает культура бизнеса, который заказывает услуги дизайнеров. Конечно, по-прежнему встречаются люди, делающие это в первый раз, люди, которые страдают каким-то избыточным романтизмом, но все-таки культура повышается. Это означает, что клиенты понимают, что такое промышленный дизайн, для чего он нужен и какие процедуры нужно пройти, чтобы достичь успеха. В 90-е очень многое было на авось, наобум — «нарисуй мне покрасивее, я там дальше сам разберусь», сейчас все уже более или менее структурировалось.

Вы довольно часто в своих интервью говорите, что прагматично относитесь к тому, чем занимаетесь, подчеркивая, что вы оказываете коммерческие услуги по созданию новых продуктов. Обычно же все оперируют словами «креативность, поиск вдохновения». Понятно, что в значительной степени это маркетинг, но все же работа промдизайнера правда так далека от творчества?

Это интересная дилемма, я часто говорю про это со студентами. Истоки ее лежат в двойственном значении термина «дизайн». Мы всегда хотим его немного романтизировать, все время в нем видим поверхностную декоративистскую часть, а внутренность нам не интересна, мы не хотим об этом думать. Я как-то наткнулся на цитату главного редактора английского журнала Design and Manufactures от 1849 года — это время промышленной революции, за два года до первой промышленной выставки в Лондоне. Он писал о том, что дизайн, с одной стороны, — это внешние эстетические ценности, с другой — это очень глубокое понимание всех связей успеха продукта, и технологических, и бизнес-задач. И для большинства дизайн — это первое, а не второе, что, на самом деле, является более важным. Термин возник, и сразу появилась проблема восприятия, которая существует до сих пор: все хотят видеть некую магию дизайна, решающую все проблемы разом, но на самом деле ее не существует. Есть дизайн, который удивляет и является эмоциональным прорывом, мы смотрим и говорим: «Wow!», — но при этом все вещи, которые нас окружают, были созданы дизайнерами и продуманы, мы их не замечаем, просто пользуемся, включаем пультом телевизор или нажимаем кнопку на электрическом чайнике, не обращая на него особого внимания.

Если вещи не сделаны дизайнерами — мы с вами их видели во множестве 40 лет назад, то они неразумны. У меня есть собственное определение, которое хорошо определяет мою позицию: «Промышленный дизайнер — это межотраслевой интегратор в области создания новых продуктов». Все профессионалы, с кем я разговариваю, соглашаются с ним, а те, кто романтизирует профессию и считает, что дизайнеры делают арт-объекты, не понимают такого жесткого утрированного определения. Вторым я обычно говорю о том, что существует декоративно-прикладное искусство, и если вы создали объект, основная ценность которого — эмоциональность, желание зацепить нас, произвести впечатление, и ничего более, то это и есть декоративно-прикладное искусство, а не дизайн. Дизайн часто предполагает массовое производство, какие-то дополнительные функции — маркетинговые, социальные, технологические.

Если обращаться к российской практике, то у нас было много громких кейсов — ё-мобиль, йотафон, но ни один из них по-настоящему не идет в народ. С чем это связано?

За успех продукта отвечает не только дизайнер, хотя его работа одна из основных. Роль дизайна легко может быть уничтожена, если основы экономики подорваны или хромает логистика. Йотафон — это хорошо проработанный продукт, в нем все было грамотно сбалансировано, но он не стал популярным. Телефоны — это очень экономически и логистически сложный продукт, и их разработка, и производство, и выход на рынок. Как бы прекрасно ни сработали дизайнеры, как бы красиво это ни было сделано, пусть даже лучшими европейскими или американскими дизайнерами, результат может быть таким же просто потому, что сама система сложна или какие-то ее части не работают. В нашей работе важно попытаться учесть это, предвидеть, решить эти проблемы, но не все они во власти дизайнера.

Тогда как бы вы сформулировали структурные проблемы рынка или страны в целом, которые мешают нам иметь свой качественный и доступный дизайн?

Это вопрос, который уходит в культуру, целеполагание и макроцелеполагание, здесь мы рискуем начать рассуждать, как нам тяжело в целом как великому государству, которое пережило много потрясений и сменило формацию. А теперь вдруг нам надо за 20-30 лет реализовать то, к чему остальные шли 300 лет.

В советское время были другие экономические принципы, у нас не было конкуренции. Дизайн же рожден конкуренцией, это орудие конкурентной борьбы, и если ее нет на рынке, то нет и дизайна. У нас было ВНИИТЭ с великолепным системным подходом к дизайну, причем научным, наши инженеры разрабатывали впечатляющие модели, создавали потрясающие наработки. В силу того что это было искусственно встроено, по слову «надо», то попадало в стол, в библиотеки и оставалось на бумаге. В стране был дефицит — какие фотоаппараты выпустили, такие и раскупили, реальной востребованности дизайна не было, и мотивация вкладываться в инновации, в совершенствование продукта отсутствовала. На Западе умение создавать новый продукт полировалось десятилетиями. Нам сейчас очень сложно не только создавать дизайн, но и в целом развивать умение создавать новый продукт. Кстати, в военной и космической областях у нас всегда была конкуренция с США, поэтому мы делали конкурентоспособные продукты — это объективный факт.

Если говорить про сегодня, то значительная часть бытовой электроники и предметов повседневной жизни — это дешевый труд в Китае, который копирует лучшие мировые разработки. Есть ли смысл вкладываться в этот сегмент, если мы всегда будем дороже? Или стоит работать в больших наукоемких областях промышленности, где мы всегда были успешны?

Здесь нужно смотреть на конкретный продукт и отрасль, что-то у нас получается делать свое. Мы в «Смирнов Дизайн» разрабатывали российские продукты широкого потребления, потребительской электроники, правда, мало, крайне сложно соревноваться с Китаем. Например, наши фильтры «Барьер», которые мы сделали в начале 2000-х, до сих пор успешно продаются, и мне приятно видеть их рекламу — для меня это всегда комплимент. Также мы делали сетевые фильтры Pilot, уже ставшие нарицательным названием для всех приборов этого типа. Когда речь идет о китайском производителе или глобальном бренде, который торгует по всему миру, то они изначально обладают широким рынком сбыта, часто мировым рынком, а Россия как рынок примерно в 100 раз меньше. Так вот представьте себе, что вам на разработку какого-то продукта нужно потратить 1 млн долларов, в России вы продадите 1 млн штук, в мире вы продадите в 100 раз больше, значит, ваша инновация вам будет стоит гораздо дешевле, амортизация всех затрат и инвестиций ниже. Условно в России вы вложите доллар, а в США всего 1 цент, вот и вся математика. Наш предприниматель, разрабатывая какой-то продукт только для российского рынка, в 100 раз менее эффективен с точки зрения инвестиций. Та же китайская фабрика понимает, что она может выйти на российский, английский, немецкий, австралийский, бразильский, если повезет, то в США, а в США скорость потребления в 10 раз выше, чем у нас.

Многие ваши бывшие сотрудники и ученики стали успешными профессионалами, ушли работать в «Марусю», создали свои компании. По вашему мнению, промдизайн надо учить в бюро или все же возможно освоить в университете?

Совсем до конца понять весь процесс можно только в бюро, но есть школы, которые хорошо готовят. Я по-прежнему считаю, что в УралГАХА — лучшая кафедра, курс Брагина. Все брагинцы — молодцы, сейчас у меня работает молодой и талантливый дизайнер Иван Щипунов, как раз из них, мне его посоветовал преподаватель академии. Также с нами работает еще одна выпускница Виктора Брагина, ведущий дизайнер Екатерина Григорьева, которую я считаю лучшим дизайн-аналитиком России. Я также надеюсь, что мой приход в Строгановку очень сильно поднимет ее авторитет и уровень кафедры промдизайна. Думаю, что уже можно сказать, что Строгановка становится хорошей школой, и я приложу все силы, чтобы она стала номером один.

В этом году в рамках проекта «Дни промышленного дизайна в Сколково» вы курируете одно из направлений, расскажите о своих планах и программе.

В прошлом году я участвовал в «Днях промдизайна» в качестве спикера, в круглом столе и делал небольшой доклад. Сейчас меня попросили курировать медицинскую тему, это связано с тем, что наша команда занимается дизайном медицинской техники с 2003 года, то есть уже 14 лет. Это наша установочная идея, мы порядка 50% наших разработок стараемся вести в области медицинской техники. Мы уже наработали компетенции и понимание того, как устроен рынок, в чем специфика процесса, чем он отличается от разработки других продуктов.

Вторая моя роль в проекте — это присутствие как эксперта в области разработки дизайна. Я буду консультировать стартапы в рамках формата «Школа клиента», поясняя, что бы делал я, если бы работал над их проектом. Такая идея мне кажется интересной, она покажет ход моей мысли, практическое применение моего опыта. Я постараюсь на примерах конкретных задач, которые поставят мне стартапы Сколково, объяснить, как мы работаем над проектами.

Есть ли кто-то из резидентов Сколково, с кем у вас был опыт сотрудничества?

Я год работал в Сколково как компания — поставщик дизайн-услуг. К сожалению, от и до мы так и не сделали ни одного продукта, потому что я слишком рано заехал, стартапы были еще в той позиции, когда у них не было технологии или продукта, который нужно было упаковывать. Сейчас Сколково меняется, совершенствует свой механизм и превращается в центр разработки, что очень интересно для индустрии в целом.

Вы человек, который работал и над дизайном лунохода, и фильтра для воды. Понятно, что есть разница в процессе, есть ли разница в отношении к тому, над чем работаешь?

Это как раз то, чему я учу своих студентов-магистров: нужно учесть все спектры и факторы, которые влияют на успех. В космосе и в фильтре для воды они абсолютно разные, задача дизайнера — их выявить. Это могут быть бизнес-задачи, материаловедение, эргономика, изнеженный и избалованный потребитель, который должен понять, почему именно этот продукт он должен купить. И это непростая задача. У лунохода нет потребителя, но есть ученые, операторы, пиар, который он в себе несет, и те миллионы людей, которые его увидят, что накладывает огромную ответственность на дизайнера. Специфика разная, а вот идея межотраслевой интеграции — универсальна.