Майкл Акерман: "Я работаю полувслепую…"

 

 

Странный человек с неправильными, потрясающе похожими и похоже-потрясающими снимками проявляет суть фотографии – ее тайное, психоделическое кредо. Неподконтрольное аппарату.

Один из мастеров российской фотографии Юрий Афанасьев в ответ на вопрос «зачем вы снимаете» ответил мне, что фотография - самый быстрый на сегодняшний день способ выражения мысли. Афанасьев снимает объект с любого расстояния, при любом освещении, температуре и влажности.

 

И чем бы тот ни занимался - хоть ядерным распадом - после Афанасьевского фокуса к этому объекту естественным образом отпадают все вопросы - заставляя созерцать предмет или его внешнюю, нередко неземную, трансформацию.

«Технику на грани фантастики» мастер проектирует сам, и начинал он - не случайно  - на дистрибьюторской базе немецкой и швейцарской техники, с исследования устройства  и преимуществ камеры. Наверное, именно к такому типу фотографов относится гипотеза о том, что технический инструмент когда-нибудь станет продолжением человеческой руки. Хотя гипотезу следует понимать строго наоборот: это новый человек - продолжение фотоаппарата.

Майкл Акерман прямая противоположность Юрию Афанасьеву - не в конкретном, а, скорее, в архетипическом смысле, как если бы сравнивались пришелец и абориген, ученый и шаман. Объектив для Акермана - нечто вроде магического кристалла, облегчающего общение со свободно витающим объективным духом. А фотоаппарат - лишь продолжение человеческой руки.

«Я думаю, фотография неотделима от потери. Отсюда - необходимость цепляться за невозможное. Картинки - лишь свидетельства того, что было пережито. Но это не голые факты. Где бы человека не застали переживания - он всегда знает, что это значит для него самого»

С портфолио Майкла Акермана можно ознакомиться на сайте парижского Agence VU. Посмотрев еще сотни полторы фотографов агентства, можно сказать, что попав в их окружение, художник стал не только первым в алфавитном списке, но и краеугольным, значительно усилив психологизм артхаусного мейнстрима, для которого давно не проблема -  ни горячая точка, ни экзотическая Индия, ни глазастая обнаженность фриков, ни пыльные стены трущоб.

Каждый из охотников на этой тропе хоть раз да проваливался в щель немотивированного, вибрирующего инсайта, для которого любой объект - лишь временное проявление.  И такая вот, неожиданно источающая мистериальный запах, как правило, единственная, фотография художника из обоймы VU у Акермана превращается в поток регулярных вулканических выбросов. Других фотографий у Акермана просто нет.

Думаю, в том, что  Акерман был мгновенно забрендирован и издан (с 1999 году он выставил 5 серий) виноват не только счастливый случай. Не заметить в потоках «репортажки» Акермана - все равно, что пропустить в потоке голливудореализма Феллини, Тарковского, Джармуша, Триера. Рано или поздно он все равно всплыл бы на поверхность, потому что источник его вдохновения шире манипуляций объектива. Проще говоря, он так дышит.

Акерман сферичен, как любая новосозданная категория. Среди шоуменов фотошопа он принципиальный реалист, а в стае репортажников - колдун. Несколько раз побывав в знаменитом центре шиваизма Ванарасе, где среди  храмов и разрисованных фасадов разгуливают символически-всамделишные быки и обезьяны, куда стекается народ с единственной целью - сгореть на священной набережной Ганга, дабы миновать несколько ненужных жизней и где во время праздника можно легко затеряться в толпе брахманов, Акерман умудрился уравнять ритуальную энергетику индуистов с мимикой алкоголиков из парижских баров.  Удивительно, что он не стал чем-то вроде «ушедшего в астрал» Картье-Брессона: места силы лишь утвердили его собственную манеру съемки - как способ очистки радужной оболочки от ороговевшей очевидности.

По той же причине запутанным в проводах  домам, храмам и улочкам Ванарасе ничуть не уступает старый, раздолбанный поезд или современный отель в Польше, а пронзительным, всезнающим глазам индийских женщин и детей - глаза случайных ньюйоркцев. Каждому фрику (а их Акерман прилежно снимает) по накалу эмоций не уступает обычный прохожий, страх перед завораживающим незнакомцем равен по градусу трепету перед новорожденным. Единственная постановка повторяет горящее в мозгу впечатление дня, а сломанная камера, царапая пленку, дает один из лучших, по мнению художника, кадров.

Людям случается фотографировать узников, приговоренных, в их глазах будто застыла спокойная неизбежность конца. Герои Акермана будто чувствуют его, но живут и дышат какой-то пронзительной смесью из паров бездны и аромата небес. Они не хотят покидать своего состояния рискованного откровения. Эта атмосфера - мощный, своевольный, с трудом сдерживаемый свет. Акерман принципиально не контролирует его и не прогнозирует результат, но печатает долго и тщательно, так что оттенки серого, резко распределяясь между углем и снегом снимка, рождают новую породу или даже расу, как портреты Модильяни (однажды в его объектив "залетел" с какой-то рекламы профиль Анны Ахматовой). В электронном виде эти засветы притягивают к себе музыкальный эмбиент и легко мутируют в слайд-шоу, будто опускаясь в очередной проявитель - из звуков. И вот уже Акерман не фотограф, а кинорежиссер. Только его «Кофе и сигареты» - единственные и последние, бергмановские.

 

Серии имеют случайные названия и приходят к нему извне  - End Time City, Fiction, Smoke и, наконец, Half life. Но они вряд ли случайны. Особенно последнее - подслушанное у физиков о времени ядерного полураспада, намекающее на таинство бесконечного проникновения. Вот почему  одни и те же кадры Акермана кочуют из серии в серию, аватаризируясь в новом пространстве и приобретая общий возраст.

Психоделичны и панорамы, не похожие на развернутый, "бородинский" нарратив - наоборот,  пейзаж, вспоминая сам себя, ворочается, приобретая вид подвижной массы, а обрезка снимков обнаруживает двойственность иконичности и потери лица, фронтальной невозмутимости и тревожного, неожиданного усекновения.

Его претензии к аппарату просты: рука не должна чувствовать камеру. Его признание (за серию "End Time City" в 1998году Акерман удостоился премии  Infinity Award for Young Photographer by the International Center of Photography) и дальнейшие успехи в океане гламура (гламура в широком смысле  - как высказанности, досказанности, очевидности) - пока сенсация. Но он уже боится попасть в гетто. Не галерейной или народной любви, разумеется, а в собственноручно созданную резервацию.

Давайте-таки смотреть картинки и немножко слушать Майкла Акермана, (урожденного израильтянина, американца и, наконец, германца 1967 г рождения)  20 февраля, в аудитории школы Photoplay во время презентации альбома Half Life. Это ответы на вопросы зрителей - в вольном переводе и сжатом изложении.

«Американский университет - это конвейер. Если ты из семьи среднего достатка, и тебе 18, ты идешь в университет или не идешь. И я пошел. Там я и открыл для себя фотографию. Но занятия фотографией занимали гораздо больше времени, чем университет и я просто перестал притворяться студентом. Это произошло в самом конце обучения, моя мать была напугана. Но я сказал ей, что должен заниматься тем, чем должен. Никогда не слушайте, что вам говорят окружающие. Слушайте себя. Мне повезло. Я просто был молодым парнем, который делал то, что ему нравилось, а кто-то вдруг решил это издать...

Я никогда нигде не учился, просто много  и постоянно снимал. Фотографирование было моей школой. Вначале я делал то же, что и все остальные. Но с годами ты начинаешь понимать, что имеет значение, а что - нет. И ты пытаешься отобрать то, что считаешь предметом первостепенной важности.

Все фотографии рождаются из необходимости удержать то, что перед тобой. Такое чувство возникает не часто. Если я слишком расстроен, я слеп. Чтобы делать что-то, я должен быть наполнен оптимизмом, даже если внешне - на фотографиях -  это выглядит иначе. Я не могу описать настроения, в котором нахожусь. Не надо рассказывать об этих чувствах. Я бы не хотел учить вас тому, что чувствовать. Если бы у меня был талант писателя, я бы писал, потому что в этом больше свободы... Что может заставить вас влюбиться? Ответа нет...

 

Нет ничего простого - только  позитива или только негатива. Я полагаю, что эмоции куда сложнее. Этот парень в Нью-Йорке, что встретился мне,  без штанов и с палкой в руке - хорошо это или плохо? Это жизнь...

Я очень верю в духовность жизни. Ни у кого нет определения, что же это  такое. Это не имеет отношения к религии. Но в какой-то момент я начинаю чувствовать дух человека или дух здания. Я знаю, это слишком размытое определение, в нем есть что-то свое для каждого. Возможно, это какая-то внутренняя реальность...

Я никогда не знаю, что получится. Не вижу кадра заранее, не делаю постановки... Это скорее магия соприкосновения с объектом. Неправильная экспозиция, свет...Я работаю полувслепую, результат -  всегда неожиданность. Я просто отвечаю на то, что происходит. Фотография должна меня удивить, открыть что-то, чего я раньше не представлял.

Думать, что у меня нет полутонов - довольно распространенная реакция на мои фотографии. Возможно, в этом виновато слайд-шоу, оно не позволяет разглядеть оттенков серого.

Никаких особых эффектов я не применяю, но при печати делаю много. Нет ни одного негатива, который было бы легко напечатать, так как я не контролирую свет в фотографии. Это очень большая работа на самом деле.  Для меня это очень важно. Я не могу дублировать снимки. Я наблюдал, как кто-то печатает мою фотографию, и она перестает быть моей.
 
Я не трясусь над фотоаппаратом. Камеры приходят и уходят, иногда я их теряю. Я думаю, что использую те, что удобны в руке. Я не должен думать о камере, когда снимаю.

Страх перед съемкой был всегда. Раньше, когда мне было 20, я везде совался без спросу со своей камерой, сейчас же страх усилился. Когда я снимаю, меня не покидает чувство, что я делаю что-то плохое, неправильное, но я должен это сделать. Мне хочется гораздо чаще преодолевать этот страх, так как в большинстве ситуаций я все-таки убегал. Поэтому я снимал знакомых...

У меня есть единственная постановочная фотография. Я ехал на заднем сидении машины и увидел, как мужчина нес женщину. Эта картинка горела у меня в голове, и я дал другу камеру, он снимал из окна, а я ходил взад-вперед со своей девушкой на руках...

 

Я никогда никого не просил снять одежду. Все, кого я снимал - люди, которых я знаю близко. Или они просто позволили себя сфотографировать. Один человек шел по Нью-Йорку. Он был без штанов, с огромной палкой. Это было очень большим сюрпризом для меня. Мне бы хотелось, чтобы таких сюрпризов в моей жизни было больше... А вот этого человека я попросил мне позировать. Но я не заметил, что камера была сломана, она царапала пленку, и это сильно улучшило фотографию.

В парижских барах я фотографировал людей, которые меня очаровывали. Это не просто алкоголики, на их лицах - то, что у нас внутри. Я был в чужой стране, не знал языка, не мог объясняться с ними. И я использовал полароид, чтобы они позволили себя снимать. В других ситуациях я тоже подходил к человеку и спрашивал, не могу ли я его сфотографировать.

 

Когда у меня родилась дочь, я хотел снимать ее все время, особенно ночью, когда ее кормили и укладывали спать, из-за этого было много ссор. Но я нашел выход: снимал на видеокамеру с инфракрасной пленкой. Сейчас ей два года, и она  - самое интересное, что есть в моей жизни. То, как она бегает по полу, куда интереснее, чем любое искусство. Она научила меня заботиться о том, что для меня имеет самое большое значение...

Меня очаровывают разные места. В какой-то момент это была Индия, потом отдельные улицы в Нью-Йорке, бары в Париже, поезда в Польше... Теперь ничего такого нет... Но я очень хотел бы, чтобы такое место появилось.

Как-то я ехал из Польши в Берлин и увидел в окно старый поезд. Я всегда с ума сходил по старым поездам. Он не давал мне покоя, я не знал точно, где он находился, но однажды я отправился в те края, сошел на станции и нашел его. Там был глубокий, по пояс, снег, и я упал в какую-то дыру, должно быть, ее оставили строители. У меня был отключен мобильник, и я подумал: вот если бы я упал, сколько бы я провел времени в этой яме? Я удержался из последних сил. Когда я поднялся, я был весь мокрый от пота, но я встал и пошел. К своему поезду.

Иногда  я думаю, что одной картинки недостаточно для того, чтобы показать то, что же было там... И я показываю серию - кинематографическим способом. Каждая ситуация требует своего подхода - иногда противоположное является верным.

Музыку  к слайд-шоу я выбираю сам. Играться с музыкой интересно, куда легче, чем отбирать фотографии. Невозможно сказать, что я люблю, так много разных вещей вокруг... Пожалуй, Radio Head... Но не только. Как я могу ответить? Вы спросите конкретно, и я отвечу,  нравится мне это или нет.

Я бы хотел научиться делать разные фотографии... Более тихие, наверное, более приземленные, более простые... Я надеюсь, что не буду повторять себя, а если нет, я перестану снимать.

Учителя? Конечно, были, много. Каждому в жизни встречаются люди, которые помогают раскрыть нас самим себе, напоминают о том, что мы знаем сами, но что легко забыть или избежать.

Что посоветовать новичкам? Читайте книги. Много. Ничего называть не буду. Важно не заключать себя в гетто фотографии. Важно смотреть, знать историю фотографии, знать, что было до вас, но все другие вещи так же ценны - для того чтобы понять природу выражения, причем один из слабых способов, ведь фотографировать так легко! Избавляйтесь от своих привычек - быть в безопасности и быть ленивыми...

Настоящий художник должен быть голодным? Да я и сейчас голодноват... И пить очень хочется. Но если серьезно, я никогда особенно не нуждался. Мне почти не приходится делать работу, которая не нравится. Мне с этим повезло. Мои работы не так полезны, поэтому меня редко просят сделать что-то на заказ. Я в этом смысле везучий».