По закону Шанель | Статьи

Шанель позволяет себе ровно столько, сколько позволяет реклама. Но без пошлости. Передвижная выставка Коко Шанель, открывшаяся недавно в Пушкинском музее – настоящий кладезь полезных и вредных уроков рекламисту.

Появление модного дома в музейном контексте вполне оправдано: и Шанель в "Пушке", и Картье в Кремле – не только коммерческие проекты: оба дома – уже достояние истории. А уж Коко Шанель, подруге Пикассо и Дягилева, самое место в экспозиции.

Однако, классическая хулиганка, жалевшая принцев крови за выполнение, а еще больше – за невыполнение своего предназначения, Шанель и сегодня нарушает привычный ход вещей.

Начнем с того, что выставка, явно предназначенная для кубических пространств современных галерей, с трудом втерлась в компанию колонн и полукружий – вышло на галерее слишком просторно, а в залах тесно, как на крытом рынке. Вместе с тем, специально выдержанная Жаном-Луи Фроманом пустота затканных материей стендов не вяжется с обычной для музея экспозиционной насыщенностью: Шанели явно маловато.

Но если абстрагироваться от эффекта "слона в посудной лавке", музейная выставка Шанель обнаруживает ряд интересных преимуществ.

Именно в музее особенно видна властная беспринципность моды и ее родство с современным искусством: в едином пространстве соседствуют средневековая икона Николая Чудотворца в красном одеянии и такой же по оттенку "квадратный метр помады" Фабриса Ибера, пейзаж Гейнсборо и "натуральный" кусок вспаханного поля Дидье Марселя. И в этом смысле наличие за стеной обширных залов с древностями, куда постоянно уползает рассудок, - только на руку Шанель.

Но абсолютным нокаутом для всяческой музейности, является отнюдь не визуал, а царящий на выставке парфюм – разнообразный, настойчивый и очень личный. Все вдруг становятся подозрительно близорукими и усердными читателями невидимых текстов, а на вопрос "Что там написано?" дружно отвечают: "Понюхай сам!". Непосредственность жестов и реплик вполне интеллигентных людей смахивает на недавнюю экранизацию Зюскиндова "Парфюмера".

Что, впрочем, не мешает Шанель держать одуревшего зрителя (по преимуществу дам бальзаковского возраста) в ежовых рукавицах собственноручно созданной традиции. Матрица из пяти констант – "красного", "черного", "парчи", "джерси" и "твида" напоминает храм: уходящие в потолок "иконостасы" из обложек Elle и Vogue, тематические (будто принадлежащие тамплиерам да тевтонам) облачения, затканные кабинки- "исповедальни" со встренными записями грассирующей Коко и начертанными на табличках "заповедями", гипсовые пирамиды безглазых альбомов с бегущими по ним ручейками видео. Причем, чем ближе к сегодняшнему дню, тем виртуальнее экспонаты. Медийность и культовость моды нарастает по мере рассеивания парфюма – красиво.

Эссенциальный акцент выставки в целом отражает реформаторскую максиму Коко: если из интерьера, из гардероба, с тела убрать все лишнее, то, оставшееся будет на вес золота. И не важно, что это - пожелтевший шарж или платиновое колье. В каждую витрину, посвященную друзьям Шанель - Пикассо, Реверди, Кокто, Дягилеву, Стравинскому, положен одинокий предмет – флакон духов (придуманных в память!), пара туфель, браслет. Эффектный, как талисман или женский ультиматум.

Музейность, храмовость, золотое сечение оказывается, несмотря на всеядность моды, глубоко запакованной в концепцию выставки – пространство и траекторию зрительского дефиле, вплоть до того, что какие-либо стены начинают казаться лишними. Перед нами настоящий миф, где стерты грани между запахом и духом, товаром и реликвией, прошлым и будущим. На иконостасах резвятся аватары Коко – Катрин Денев, принцесса Диана, Ума Турман… Шанель позволяет себе ровно столько, сколько позволяет реклама. Только ярче, смелее и без пошлости, что, и означает искусство. По законам которого, с точки зрения кураторов, и работала Шанель.

Среди участников проекта – Дом Chanel, Галерея Тейт, Музей Пикассо в Париже, Центр Помпиду, Третьяковская галерея, Музеи Московского Кремля.