Пусть замолчат | Статьи

Действительно ли состоится уход Андрея Малахова с «Первого канала» или это инсценировка — даже не важно. Возможно, это лишь видимая часть тектонического сдвига: сегментация телеаудитории и отказ от концепции «тотального развлечения».

…В один из дней сентября 2017 года ГИБДД фиксирует аномальное падение вечернего трафика в крупных городах. Это связывают с тем, что в программе «Первого канала» опять появилось шоу «Пусть говорят» с ведущим Андреем Малаховым. Первая после отпуска программа, наконец, все проясняет. В студии — все участники «малаховгейта»: и продюсер Наталья Никонова, и многочисленные «источники “Первого канала”», и ведущий Дмитрий Борисов, и Киркоров, и даже Эрнст войдет на минуточку в студию. Сам Малахов расскажет, что масштабный розыгрыш — во время августовского затишья — был придуман лично Константином Львовичем, и сделано это было так талантливо, что даже он сам, наблюдая за всем происходящим из Сардинии, начал верить в то, что уходит с «Первого». А в конце Малахов под аплодисменты процитирует известные строчки: «Не волнуйтесь — я не уехал, и не надейтесь — я не уеду».

Поверить в эту версию сейчас трудно, но не труднее, чем во все существующие сегодня версии ухода Андрея Малахова — политическую, бытовую, финансовую; неизвестно даже точно, уходит ли телеведущий — официальных заявлений на момент сдачи номера так и не было. Когда есть множество версий одного события, причем каждая новая опровергает предыдущую, верить нельзя ни одной; их цель — увести нас как можно дальше от истинных причин. Российское телевидение является сегодня одним большим «каналом»; даже если представить трансфер на ВГТРК, у Малахова в программе там будут те же участники, те же герои и те же мордобои время от времени — и, в сущности, не изменится ничего. И Малахов ведет себя сейчас как человек, который понимает, что смена одной золотой клетки на другую ничего не изменит; и он просто глумится над самой ситуацией. В этом действительно казус нынешней России, по крайней мере ее медиаструктур,— «альтернативы» в широком смысле никакой нет, потому что работодатель так или иначе везде один — государство.

Не в этом ли причина конфликта, который является скорее констатацией стилистического тупика?..

…Автору этого текста однажды довелось побывать в студии у Малахова — это было обсуждение предстоящего «Евровидения» в 2003 году. Попав туда, ты сразу понимаешь главный принцип: ни герои, ни даже сам ведущий не являются сколь-нибудь значимыми; важен только сценарий, написанный заранее. Поражает даже не только общий уровень обсуждения, сколько то, что, приняв эти правила игры, ты автоматически становишься вечным ребенком на утреннике в детском саду. Заложником чужой игры, статистом или актером. Правда, для большинства героев Малахова это не является сколько-нибудь значимой потерей — этим и объясняется их вполне искреннее поведение в рамках заданного сценария, где их не сдерживают до тех пор, пока это не противоречит общей канве. Верит ли сам человек по имени Малахов во что-нибудь, есть ли у него какие-то принципы?

Андрей Малахов — культурный продукт 1990-х; именно тогда он и сформировался как телеведущий и воспринял «свободу» так же, как и многие люди его времени — как возможность манипулировать свободой других, «делать из людей шоу». Поначалу это даже могло выглядеть как «возвращение к правде жизни», пусть даже и неприятной. Но вскоре стало ясно, что цель этих программ — не добиться, например, правды или справедливости, а превратить несчастье одних людей в увеселение для других. Это все напоминает практику римских сатурналий или средневековый ритуал европейского карнавала, когда раз в год люди забывали о приличиях и различиях, погружаясь в разнузданное буйство, в полнейшую низость, тем самым освобождаясь от груза забот. Только этот карнавал на «Первом» происходит не раз в год, а каждую неделю.

Люди в этой программе, как и в любой похожей, — лишь инструмент, материал, подручное средство, но никогда не «высшая цель», как писал философ Кант. Здесь нет никакого желания исправить человека, помочь ему, а лишь эксплуатация худшего в нем. Одновременно это мощное амбре низкого служило и своеобразной защитой для самого Малахова. Он как бы выгородил себе площадку своеобразной «свободы» от идеологической нагрузки на телевидении. Справедливости ради скажем, что Малахов иногда способен проявлять искреннее, не показное сочувствие к героям в студии, но это не отменяет общего бесчеловечного эффекта от его программы. Самая популярная программа (рейтинги Малахова зашкаливали по всем параметрам в любое время года) имела незаметное, но огромное влияние на общество — она лишила его веры в себя, внушив, что наш человек ничтожен и «дна нет». Приучила к тому, что любое человеческое несчастье, трагедия превращается в шоу, в фарс — самым чудовищным образом; это, по сути, насмешка над человеческой природой, над достоинством человека; и это нарушает уже какие-то важные границы внутри. Все становится равно всему, человек перестает отличать добро от зла, теряя инстинкты самосохранения.

До поры это, впрочем, всех устраивало: но теперь какие-нибудь неоконсерваторы, монархисты или сталинисты сочтут передачу «клеветой на народ». С другой стороны, конкурентами «Пусть говорят» стали политические шоу — они успешно сочетают эстетику, риторику героев Малахова и нужный идеологический контекст. В этой ситуации Малахов выглядит уже подозрительно: с такой аудиторией — и «вне политики»? Ну и расточительно получается, все это делается лишь для развлечения. А как же воспитательный фактор и мобилизация? Выскажем конспирологическую версию: весь этот скандал затеян, возможно, именно для того, чтобы обезопасить самого Малахова, предупредить гипотетические претензии со стороны охранителей, демонстрируя им возможные медиапоследствия.

Имя «Малахов» стало именем нарицательным: именно этим словом характеризуют сегодня уровень расчеловечивания и архаизации телевидения в целом. Для части аудитории слово «Малахов» означает отказ от телевизора, а значит, от государственного присмотра. По-видимому, это уже осознается как проблема: главный упор «на молодежь» — это и задача Минкульта, и обновленного Минобра, и телевидения. Общая задача — вернуть аудиторию «16+» в государственное русло. В этой ситуации «аудитория Малахова» становится обузой — вот самое парадоксальное объяснение того, что телеканал так легко сдает в инкубатор курицу, несущую не просто золотые, а бриллиантовые яйца.

Эта «стилистика Малахова», вероятно, признана политически неуместной, по крайней мере на данном этапе, и совершенно не важно, кто это осознал первым: сам Малахов или его руководство. Этот демарш констатирует попросту смену вех, идеологических установок на телевидении в целом, а не только на «Первом». Во всем мире передача, подобная «Пусть говорят», относится к разряду нишевых, рассчитанных на специфическую аудиторию, на любителя. И только российскому телевидению полтора десятка лет удавалось сочетать высокое и низкое; респектабельное и профанное рядом, на одном канале: условно, фильм про Иосифа Бродского и шоу «Пусть говорят». Эта стилистическая мешанина была своего рода визиткой российского ТВ, которое все эти годы гордилось тем, что оно рассчитано «на всех». С тех пор общество заметно сегментировалось, и никакого «усредненного зрителя» — как в советские времена — в природе больше нет. С этой точки зрения программа Малахова выглядит как последний привет из коллективного прошлого. То, что Малахов напоследок превратил — напишем все-таки «возможный уход» — в последний, неофициальный выпуск «Пусть говорят» — это его прощальный привет эпохе, в которой он чувствовал себя королем, а всех остальных считал шутами.

Андрей Архангельский, Коммерсантъ
https://www.kommersant.ru/doc/3378878