Дима Логинов: молодой дизайнер в России почему-то думает, что его оценят с первого взгляда | Интервью

Промышленный дизайнер Дима Логинов создает мебель и светильники для Artemide, Vitra, Artex, Studio Italia Design и других известных марок. Признается, что в России его нередко путают с тезкой, модельером Дмитрием Логиновым. За рубежом такой путаницы не происходит: журналисты, пишущие о предметном дизайне, хорошо знают, кто такой Dima Loginoff. На миланском Salone del Mobile дизайнер рассказал об особенностях предметного дизайна в России и Италии и о важности трудолюбия.

– С чего началась ваша известность за рубежом?

– С участия в дизайнерском конкурсе Salone Satellite на Salone del Mobile 2010. Я представлял светильники, которые позже взяла в работу и выпустила итальянская компания. Это была первая моя коллекция, после нее – еще 19 для разных глобальных брендов. К сожалению, российских среди них пока нет. Материалы и продукты совершенно разные – от керамической плитки до муранского стекла. Мебель, светильники, настенные покрытия. Сейчас я уже несколько лет работаю над дизайном акустической системы. Если эта история завершится, в моем портфолио появится, наконец-то, российский бренд. Есть и еще один проект с российской компанией – производителем хрусталя.

– На салоне показывают самые неожиданные светильники, например лампы из мрамора от Фируччо Лавиани для Citco. Чем вы как дизайнер можете объяснить столь странный выбор материалов?

– Мрамор и бетон – материалы, сложные не только в процессе изготовления объектов, они еще очень сложны для транспортировки. Однако важно учитывать существование такого понятия в дизайне, как eyecatcher – нечто, бросающееся в глаза, привлекающее внимание. Это продукты, которые, подобно haute couture в моде, никакого дохода производителям не приносят, но без них не было бы тонн и литров проданных под тем же брендом помад и парфюмерии, тысяч сумок и очков. Журналистам неинтересно писать о простых вещах: обычный практичный стол не поместишь на обложку интерьерного издания – такой журнал не купят. Это закон бизнеса.

– Да, большинство своих вещей я создавал именно с этим подходом. Но не для того чтобы бренды их выпускающие привлекли побольше покупателей к своим другим, «массмаркетным» предметам, а просто мне так интереснее работать.

– Да. Понимаете, eyecatcher не означает «непрактичная вещь». Она может быть практичной. Это вещь, с которой начинается весь интерьер. Или на ней и заканчивается. Вещь на грани арта и дизайна.

– А вам не хотелось бы делать как раз арт, превратиться в художника?

– Нет. Это совершенно разные профессии, другой склад ума. Разница – в промышленных масштабах. Я не знаю, сколько тысяч или десятков тысяч моих предметов продалось за те годы, что я занимаюсь дизайном. Ну, скажем, двадцать тысяч каких-то домов освещает моя лампа, двадцать тысяч каких-то людей, семей их купили, поместили в свои комнаты. Это совсем не то же самое, что создать один арт-объект и продать его коллекционеру.

– Ну, есть художники, творящие в промышленных масштабах…

– Российский арт-рынок – далеко не то же, что европейский или американский. Это скорее нечто из разряда хобби. Как, впрочем, и продакт-дизайн в России. Даже для меня, для кого это работа и источник дохода, дизайн начинался именно так. Большинство российских дизайнеров зарабатывают декором интерьеров, а предметным дизайном занимаются «для души».

– Многие считают, что российским художникам и дизайнерам ничего не светит на Западе, поскольку их там никто не знает. Что вы думаете об этом?

– Никто никого не знает. Ora-Ito, хотя он не русский, тоже никто не знал и никто не воспринимал, пока он не сделал дерзкую коллекцию подделок под все бренды. Это было очень смело, очень опасно с юридической точки зрения, но после этого он «взорвался» как дизайнер. Если новичок придет со своим портфолио на стенд, скажем, Kartell на Salone del Mobile, его, может быть, выслушают, вежливо улыбнутся – и забудут, потому что у него нет имени. Я в свое время, поскольку не рассчитывал ни на какую карьеру, просто решил, что это будет for fun. Для удовольствия. И я делал 3D-концепции и никогда не делал прототипов – наверное, я слишком ленивый для этого. Делал и отправлял на международные конкурсы, в дизайн-блоги. Это была дофейсбучная, доинстаграммная, допинтерестная эпоха, когда эти блоги питали своими публикациями многие известные издания. Года 2-3 мой дизайн в виде компьютерных рендерингов широко публиковался во всем мире, но не производился.

– Есть художники-интроверты, которым трудно сделать первый шаг, преодолеть страх непризнания. Как вы боретесь с этим?

– Я ничего не жду. Когда ты не нацелен на мгновенный результат, а просто воспринимаешь все как повседневную работу, то «нет» потенциального производителя воспринимается совершенно нормально. Если вам интересно – окей, круто. Если нет – вы не последний бренд, которому я могу это предложить. Первый контракт я заключил со Studio Italia Design, но до нее этот мой светильник хотели производить, наверное, семь итальянских компаний. И ни с одной из них я не смог найти общего языка: либо они очень долго думали, либо не могли нормально реализовать концепт. И когда пришла восьмая компания, Studio Italia Design, я ее предложение воспринимал ровно так же, как все предыдущие. Вот восьмая, может, будет девятая, десятая, может, этот светильник вообще никогда не произведут. Не страшно. Когда ты не рассчитываешь на результат, все очень легко проходит.

– Это легко, когда не угнетают мысли о хлебе насущном.

– Дело не в том, что у меня есть другие источники дохода: дизайн – единственное, чем я зарабатываю. Но я был готов к бедной жизни дизайнера и интересному творчеству. У меня случился такой перелом внутренний после тридцати. Я 13 лет занимался парикмахерским делом, и мне это так сильно надоело, что я решил: дальше буду делать только то, что мне интересно, даже если буду за это получать меньше, чем консьерж в моем подъезде. Я просто отпустил вожжи и расслабился.

– Кстати, а кто придумывает названия для ваших предметов?

– Чаще всего я, но иногда компания-производитель. Лампы в форме матрешек Fedora я назвал в честь прабабушки: это ее имя.

– К вопросу о копировании. Человек, далекий от дизайна, может подумать, что в вашем мире все друг друга копируют, или, как теперь говорят, «инспирируют». Что, скажем, стулья скандинавских брендов практически друг от друга не отличаются.

– Ну, вариантов дизайна стула не так уж много, поскольку высоки требования к их удобству для практического использования, и все идут традиционным путем. Исключения редки, это как правило те eyecatchers, о которых я говорил, вроде стула Pantone, что делает Vitra. Ему уже полвека, это бестселлер, но его автор, Вернер Пантон, не мог запустить его в производство лет 11-12. Все ему говорили: окей, как арт-объект поставить ваше изделие в галерею можно, но это не стул. А сейчас он стоит в любом европейском кафе. Что же до инспираций, то когда меня спрашивают, какие дизайнеры на меня влияют, к чьему мнению я прислушиваюсь, я отвечаю: никакие и ни к чьим. Потому что только я несу ответственность за то, что делаю. И у меня есть подтверждения правильности такой позиции. В самом начале карьеры случалось так, что я выставлял концепты и уже точно знал: их скоро запустят в производство. А ко мне подходили представители компаний, которые по 70 лет на рынке, и говорили: крутой объект, но он рынку не интересен. Я в ответ лишь улыбался. Конечно, я не знал, какой будет спрос на этот объект, это невозможно предугадать, но интерес у рынка был, а потом и спрос появлялся. Эти эксперты не могли дать мне хорошего совета, поскольку даже были не в состоянии оценить рыночный потенциал концепта. И, к счастью, у меня хватило ума не прислушиваться к их советам.

– А сколько вы получаете от продажи предметов вашего дизайна?

– Зависит от договора. Как правило, дизайнер или его наследники получают три процента с оптовой цены. Скажем, у Villeroy & Boch есть романтические тарелочки с цветочками, которым уже больше ста лет, и внукам дизайнера платят роялти с этих тарелочек. Вообще хороший дизайн стоит дорого, и если чьи-то предметы приносят хорошие деньги производителю и дизайнер это уже доказал, то с ним особо не торгуются. Я могу пойти на уступки, если это проект очень хорошего бренда, само участие в котором принесет мне репутационную выгоду.

– Что бы вы хотели сделать из еще не сделанного и с каким брендом?

– Посуду. У меня много идей в этой области. Фарфор – тарелки и все такое. Текстиль. Бренд не важен.

– Вы общались с российскими производителями, например, с Императорским фарфоровым заводом?

– Нет, с этой компанией я не общался. Мне кажется, им не нужны дизайнеры. То есть они им, безусловно, нужны, но они этого не понимают. У ИФЗ есть хорошие тарелки – самые простые, из белого костяного фарфора, с золотой каемочкой. Мне кажется, они в сто раз лучше многих даже французских аналогов, а уж соотношение цена-качество – точно лучшее в мире. Но вот на их художественные проекты без слез не взглянешь, и это очень грустно. Это общая проблема российских компаний: у них нет арт-директоров, креативных директоров, все решают гендиры. Чем хорош арт-директор? Он поработал для многих брендов и способен как бы отстраниться от своего продукта, посмотреть со стороны, сравнить. Его картина шире, чем у инсайдеров компании, он замечает то, о чем они бы не подумали. Это касается всего – от пиара до упаковки в магазине. Нельзя дорогой фарфор класть в дешевую коробку и пакетик-«майку». Пакет Hermes или Tiffany в руках покупателя – сам по себе реклама.

– Я не хочу сводить все к этому. Но я работаю и с очень большими, и с очень маленькими компаниями в Европе и знаю, что маленький бренд в Италии вполне способен делать очень хороший продукт по качеству. Дизайн – зависит от дизайнера, но качество будет. А в России этого нет.

– В России все зависит от объема вложений?

– Либо от силы воли руководителя, у которого есть вкус и амбиции сделать хороший продукт. В России практически нет конкуренции между производителями мебели и предметов интерьера. Другое дело в Италии – мне на Salone del Mobile рассказали, что на одном стенде конкуренты пришли и разбили витрины. Если компании в Италии нужно обновить ассортимент, она пойдет на все, чтобы заполучить многообещающего дизайнера.

– А есть в России молодые, но многообещающие дизайнеры?

– Вообще да, возможно. Но когда я провожу мастер-классы для студентов, ко мне подходят молодые дизайнеры и спрашивают, как им вырваться на рынок. Я прошу показать, с чем они собираются рваться. И они показывают одну-две вещи. И все. У меня в прошлом году вышло четыре коллекции, но чтобы они вышли, мне нужно было за год придумать сотню концепций. Полностью проработанных компьютерных рендерингов, не каких-то там беглых набросков. И из них производители выбрали то, что сочли нужным. Это не значит, что все остальное летит в мусорную корзину: придут другие компании и выберут позже. А что-то, возможно, так никогда и не будет реализовано. Но очень важно много работать. Нельзя прийти в какую-то компанию, показать два эскиза и надеяться, что тебя воспримут всерьез. Это смешно. А молодой дизайнер в России почему-то думает, что его оценят с первого взгляда и возьмут все, что он предложит.